* Найдя свою определенную реализацию, та или иная нация теряет
главенствующую, авангардную роль, и этим переходит в другое качество,
которое может показаться регрессивным, но лишь в сравнении с
выступлением рассвета у очередной нации. При этом происходит
своеобразная эстафета, где нации достигают реализации присущих ей
особенных моментов во всеобщей истории. Но придя к полноте развития
этого особенного, нация затвердевает в своей особенной
определенности, что может привести к остановке или регрессу. И
единственное что уводит от этого, это обращение к выступившему новому
лидеру, впрочем это уже не творческое, а в основном потребительское
отношение, хотя и имеющее единосущное всеобщей истории, впрочем еще
не осознанной и имеющей для себя стихию власти как случай или
произвол. Именно взаимодействие прошедших акме наций, все более
определяет и конкретизирует стихию истории выявляя всеобщее основание
всемирной истории, посредством снятия своеобычности наций. В
настоящее время мы, вероятно, наблюдаем процесс предрешения всеобщего
основания всемирной истории. Имеется, определенно, три
сверхнациональных центра, с некоторой тенденцией двуполярности.
Именно снятие двуполярности опосредованием и может привести к
раскрытию всемирной истории не как стихии, а как цивилизации. Этот
процесс, вероятно, самый кризисный, и требует ряд компромиссов,
которые имеют целью сохранить человечество как таковое, откладывая
разрешение противостояния на время, когда общее развитие достигнет
необходимого уровня для разрешения этого противоречия.
* И если движение развития познания до построения философии как
диалектики всеобщего можно представить как продвижение освещающее не
впереди, а позади лежащий путь, а здачит движение вслепую, то после
разработки диалектики всеобщего открывается возможность
направленно-осознанного познания освещающего предлежащий путь. Но
положение дел на сегодня таково, что вспоминается фраза Хайдеггера,
"а есть ли теперь страх больший, нежели страх перед мыслью", да
строки Данта:Челом к спине повернут и беззвучен
Он, пятясь задом, направлял свой путь
И видеть прямо был навек отучен
* Поколения сгорают в истории, а иные прорываются изнутри,
сгорают плавясь как защитный слой на ракете, пока однажды не
обнажится роза совершенства, что будет знаком конца становления
предистории, началом цветения и плодоносности, в отличии от
становления и самосохранения.
* Прекрасное в искусстве с некоторых пор не всегда налично в
самом произведении, а является итогом взаимодействия с активно
воспринимающим. Несомненно, такой способ противопоставления и даже
противоречия является более действенным, впрочем он требует некоторой
подготовленности для сотворчества как со-творения истины как красоты.
(Вспоминается желание Кафки как можно сильнее потрясти, ранить.) И
если первый непосредственный способ имел основной целью образование,
смягчение нравов и пробуждения интеллекта, то второй, носит характер
развития активности интеллекта, что является все более насущной
проблемой нашего времени.
* Абстрактное искусство как нечитаемый иероглиф является своим иным реализма как копирования внешнего. Оба случая имеют свое тождество в бессодержательном как единстве потустороннего предметного нигилизма и посюстороннего предметного тоталитаризма. Этим манифестируется рассудочное мышление и нетворческое отношение.
* Абстрактная живопись как внепонимающая устремленность символа стать знаком. "Черный квадрат" Малевича символ, в котором вписаны все существующие и возможные знаки. И здесь дурная бесконечность знаков полностью заполняет место квадрата до их взаимной неразличенности. Его логос - будучи черным чернеть.
* Образ кошки смигивающей вечность у Бодлера, - образ бессознательности, разменивающей вечность на миг. Она "промаргивает" бесконечное, и это ей сходит как таковой, но в качестве антропоморфного символа миг отрицания внешнего открывает бесконечную реальность. И это переворачивает оптику видения внешнего, обращая его в за-навес. И тогда только плоскость внешнего прорывается, открывая, что в нем было весомо и вестью чего оно есть на деле.
* Произведение искусства не содержит размышлений и тем более выводов - оно материал. В творческом акте логическое начало малодейственно и не имеет непосредственного отношения к творимому. Творение это непредсказуемый срыв при особого рода интеллектуально-эмоциональном насыщении. Но итогом этого состояния не всегда становится появление произведения. Опредмечивание этой тотальности субъекта в себе требует овнешнения как преобразования внешнего материала. И здесь можно говорить о крахе профессионализма как невозможности претворить во внешнее - это прерогатива абсолютного демиурга. Творение индивида можно сравнить как прозрачность и точность мозайки минимально искажающей свет демиурга как вечно изменяющееся постоянство. И здесь индивид сталкивается с крахом выбора при необходимости выбрать в вечном нечто имеющее лишь особенное единство постоянного и изменяющегося. Потому творящего индивида резонно назвать лишь эмитатором демиурга, в момент творения не знающим этого и потому находящимся в состоянии интеллектуального помешательства.
* Приступы самолюбия заставляют раздуваться до чего то огромного, но легкого, и уязвимого. Уравновешивается это неким грузом самоотрицания. Но суть этой пары - звон натянутой струны меж ними.
* Письма к дамам Чаадаева в своей форме имеют явное отношение к диалогам Платона, где собеседник, как tabula rasa, лишь непосредственно воспринимает и переживает в вопросе, и этим более свидетель своего неидеалогизированного отношения к предмету обсуждения, нежели диалогист, имеющий активную мыслительную генерацию. То есть по сути здесь и там явленный монолог для некого, явленного в чистоте восприятия.
* Итак, философии все меньше места как жизни. Она не жизнь, но без ее наличия, перспектива бытия в нежити. Ее место преджизнь, где мы и есть, пока она не стала прологом: как осмысленность - основа присутствовать.
* Ителлектуальное пространство как возможность интеллектуального деяния, пустота интеллектуального пространства как опредмеченный интеллект и низведение деяния к восприятию. Интеллектуальное деяние само создает свое пространство, снимая предметность восприятия, организуя его внешность к основанию, а в себе - как интеллектуальное деяние опредмечивания разумного экзистирования.
* Самозареченность до сорока лет - готовность к смерти - обращение к философии - и вдруг жив после сорока. И опять возврат к поэзии: от начала к началу и само проживание стало безвременьем - сомкнутым началом и концом (кто нас различит?) А в итоге может быть здесь не пред-данность, а потерянность и случай в сплочении слагающий здесь слово и пророняющий для всех вольных и невольных.
------------------------------------------------------------------------------------------------
(p)&(c)vispir^press
PETROPOLIS 2001
