ЕВГЕНИЙ СЕМЕНОВИЧ ЛИНЬКОВ

ДИАЛЕКТИКА СОЗНАНИЯ В ФИЛОСОФИИ ГЕГЕЛЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   

АНТРОПОЛОГИЯ
   

11.XI.1987     В какую бы эпоху человек ни родился бы - даже в необозримом будущем - тем не менее в развитии его определенности будет присутствовать природная определенность его души, а нас это касается тем более.     С момента рождения вы вылетели в круг определенностей который мы с необходимостью пройдем - хотим того или нет, осознанно или нет. Значит речь идет не о чем то второстепенном, а о всеобщих способах развития человеческого духа, его всеобщих ступенях, которые выкинуть, миновать, нельзя, а надлежит пройти с необходимостью, стихийно или осознанно.      Мы уже подробно рассмотрели первое самоопределение души в  виде расс и остановились на рассмотрении духа народа. Впрочем рассы и народный дух имеют и сегодня злобу дня. В учебниках истмата не сходит со страниц путаница, где под определением нации дается определение народного духа принадлежащее Сталину. Но как мы увидим далее, нация вовсе не исчерпывается определениями народного духа. Во вторых допущен неисторизм, ибо нация является историческим продуктом развития общества и определяется только после феодализма. В духе же народа речь идет об определенности проходящей через историю каждого народа. Поскольку у нас еще есть носители эпохи культа личности - а эти люди имеют своей особенностью направляться чем то извне их, постольку они абсолютно раболепно отказываясь от своего мышления усвоили это как таблицу умножения и повторяют по сей день. Это полное холопство мышления - отказ от него. И не странно что они что бы сохранить свое животное существование с иезуитским старанием уничтожают все иные мнения.         Гегель чужд всякого утопического просветительства. Он знает что есть дух в себе и для себя, то есть сферу всеобщего как диалектику природы, тем более что это знание духа вовсе не дает сразу наличного бытия этого духа. Нужно пройти всю систему ступеней определенности, реальности, что бы дух приобрел свое истинное бытие. Поэтому мы так подробно карабкаемся как душа выползает из своей определенности в форме расс и переходит к народному духу, как второй природной реальности в которой осуществляется дальнейшее развитие народного духа. Гегель знал, что только пройдя через необходимость диалектического процесса всех ступеней реальности можно достигнуть истинного бытия человеческого духа. Поэтому Гегель здесь более материалист, чем современные материалисты, которые представляемое, воображаемое, подсовывают как существующее. Одним мигом субъективное представление превращается в реальность. Вот что нас сегодня заставляет столь тщательно заниматься этими ступенями. С другой стороны, в лице Гегеля мы имеем единственную концепцию где рассматривается человеческий дух не в его односторонности, субъективности и случайности, а как необходимое развитие самой определенности природы. Здесь речь в целом идет об особенных формациях решения основного вопроса философии и это нельзя упускать из виду. Итак, после предварительного замечания рассмотрим что же есть дух народа.         Дух народа, как и рассовая определенность, входит еще в природную определенность. Поэтому дух народа, являясь отрицательным отношением к природе, с другой стороны имеет природную определенность каждого определенного народа. А поскольку в антропологической форме речь идет только о зародыше духа каждого народа, благодаря которому данный народ входит во всемирно исторический процесс, это тем более послужит началом выяснения того что же такое дух народа.         Мы не имеем права рассматривать все народы вместе взятые. То что с необходимостью делали в форме природных расс, как природной определенности. И если бы мы в природную определенность стали подсовывать определенность расс, мы бы и остались в пределах расс. Но народный дух есть более развитая определенность, хотя и природная, чем природная реальность расс. И если говорить со стороны метода, то в народном духе мы имеем дело с  особенностью всеобщей природы души, а значит действительного уже различенного между народами, но касающегося еще особенного. Значит всеобщая различенность здесь снята - рассовые определенности неуместны для для народного духа. Движение определенности от расс к народному духу есть снятие расс. Это то что я характеризовал теорию Гегеля как антирасистскую, поскольку мы имеем природную определенность народного духа - иначе мы имели бы дело с естественной историей или с философией истории, поскольку речь идет об исторических ступенях народов, которые являются ступенями развития мировой истории.         В современной науке есть два подхода к всемирной истории. Первый характеризуется исключительно политическими соображениями и является идеологической, превращенной, извращенной, мистифицированной трактовкой истории человеческого общества. Исходя из благих по видимости побуждений данный способ к тому, что бы во всемирно историческом процессе ни один народ не был оставлен без внимания, даже если он не поднялся в своем развитии дальше рассовой определенности. Что дает такое политическое равноправие видно из того что сам исторический процесс совсем не выступает таковым равноправием, так как то что входит в определенность расс - выпадает из всемирно исторического процесса. И если какой ни будь народ застрял на определенности расс, он себя изолировал от всемирно исторического процесса. И здесь нет иного выхода кроме одного, что расизм должен снять себя самого из себя - никто извне ему не поможет. Поэтому никакое государство, народ, не может вывести другой народ, находящейся в определенности рассы, за его пределы. Народу можно придать более развитую определенность, но она останется внешней, чужой, за которой скроется подлинное содержание рассы. Поэтому этой точкой зрения выдаваемая цивилизованная народность по своему содержанию оказывается чисто природным расизмом и мы имеем такие примеры отнюдь не из далекой истории.         Во вторых, всемирная история в нашей исторической науке трактуется от ее состояния которое достигается на ступени буржуазного общества. Это значит из одной непосредственной противоположности в другую. Обе эти трактовки фанатически враждуют, но по своему содержанию они тождественны. То есть выдача всемирной истории как высшей ступени самой по себе взятой, как готовый результат, оказывается лишь другой формой распостранения и пропаганды расизма. Дело в том что в этих двух способах отсутствует диалектический процесс самого человеческого общества и соответственно диалектический метод. Возьмите работы знаменитого Покровского, ему история представлялась просто - как политика опрокинутая в прошлое...     Исторический процесс в действительности состоит в том что народы, страны, образуют ступени исторического развития и только в диалектическом процессе этих ступеней выступает сама всемирная история в ее полной определенности уже на капиталистической ступени общественной формации. Никакой всемирной истории без ступеней всемирной истории быть не может, как не может быть результата без его становления. Если мы в истории развития человеческого общества не найдем всемирной истории в чистом виде, пусть нас это не смущает - такой всемирной истории мы не найдем и на буржуазной формации если отбросить исторические формации. Остается одно - история человеческого общества есть становление всемирной истории - но это и содержится в самом смысле слова  "история". Два способа рассмотрения всемирной истории занимаются чем угодно - только не историей, так как они являются лишь по видимости противоположными субъективными представлениями.     Дух народа представляет собой зародыш исторических ступеней всемирной истории. Иные народы должны выпасть - они представляют предисторию. По существу мы имеем три формы истории: история всеобщей природной определенности расы, история духа народов и действительная история, где два способа сняты и с необходимостью становится предисторией. Я бы предложил следующие обозначения. Первоначальную форму, как ступень расс, следует назвать непосредственной природной историей, так как здесь определяющим моментом выступает природная определенность человеческого духа. Вторую формацию, ту что мы называем писаной историей народного духа, я бы назвал рефлектированной  историей, не в смысле еашей рефлексии об истории, а в том, что здесь выступает сама история определенная в себе самой, распадающаяся на свои моменты  и их отношение. И то что Маркс называет действительной историей, царством разума, свободы, коммунистической формацией, я бы назвал конкретной в себе тотальностью человеческого общества, так как здесь должно быть достигнуто непосредственного природного единства и различенности, как второй формы истории развития общества. Но в литературе об этом существует путаница - не имеется единого критерия, имеется произвол наименований.      Всеобщая история и есть становление всеобщей истории и тогда ясно, почему Гегель рассматривая дух народа, включает не все народы, а три, которые и являются тремя историческими ступенями формирования всемирной истории. Это греки, римляне и германцы в широком смысле слова.     Не следует забывать, что хотя речь идет о духовном развитии человека, но оно совершается еще только в природной определенности, поэтому географическая среда, как сказал бы Плеханов, почва, наличие разных ископаемых - все здесь имеет место. Именно в этой природной определенности и осуществляется развитие и движение духа народа.     Восточные народы определены в общем моментами расс - они стоят на ступени природной нравственности. Эта нравственность и насаждалась у нас после Ленина в качестве одного свободного индивида и остальных, принадлежащих ему как средство. То есть восточный характер деспотизма вполне реализовался в эпохе культа личности. Но это видимость свободы одного: и он был раб этого отношения. Как видите строили коммунизм, а оказались на исторической ступени развития предшествующей древним грекам и это итог абстрактного отрицания истории и царства рассудочного мышления.     Греки являются тем народным духом которой впервые поднимается над природной нравственностью. Гегель входит в рассмотрение особенностей племен, населявших Грецию до того, как они обнаружили единый дух народа. Определенность спартанцев, их способ жизни, вам известен. Фиванцы, как противоположность - если в спарте господствовал момент объективности, то у фиванцев момент субъективности. И не случайно фиванцем выступает Пиндар - дух Спарты был несовместим с его интимной настроенностью. И хотя греческих племен было много, но только два этих племя представляют моменты противоположности греческого духа. Но греки достигли и третьего момента - афинской стадии развития как соединение противоположностей. И это подтверждается духовной жизнью Греции. Объективная природная ионическая натурфилософия, италийский момент и третий момент, представленный линией Сократа, Платона и Аристотеля, что и является единством предыдущих моментов. Не поняв этого, не поймем чему учил Сократ, что есть идея Платона и что понимал Аристотель под абсолютной формой.     Идея или абсолютная форма есть единство природного и духовного начала которые низведены до моментов всеобщего. А у нас до сих пор третируют Платона за то что в старости он стал зависим от пифагорейского начала. Но Платон понимал, что без этого момента нет истины, а критикующие Платона могут обойтись одной лишь природностью и видят в этом моменте у Платона недостаток и слабость.     Дух греческого народа потому и является началом всемирно исторического процесса что он является непосредственным единством объективного и субъективного, где нет места односторонности ни природной субстанциональности ни субъективной односторонней рефлексии. Ни той ни другой крайности греки не знают, но и вследствие этого не знают и самого конкретного в себе всеобщего единства. Непосредственность субъективного и объективного сделала дух греческого народа началом всемирной истории.     Вторым моментом развития выступает момент субъективности, так как природность не может здесь выступить моментом подлежащим развитию, потому что само непосредственное единство субъективного и объективного и выросло из природного момента как первоначальной предпосылки в форме расс, с одной стороны, в форме философии, с другой.     На сцену выступает дух римского народа в котором и представлено развитие момента субъективности, опускающегося до непосредственного единичного субъекта. Момент субъективности здесь выступает в своей всеобщности, но с другой стороны этот момент всеобщности субъективности выступает еще в природной непосредственности - этим и объясняется характер духа итальянского народа. Эти противоречивые моменты итальянского духа не дают ему достичь действительной субъективной всеобщности. Отсюда непосредственность переживаний, непосредственность быть собой и т.п.      Снятие этой непосредственности происходит в духе христианских народов, то есть там где получила распостранение христианская религия. Может показаться что Гегель впадает в ту же односторонность что и Фейербах, который историю развития народа подразделяет в зависимости от религиозных представлений, но аналогия здесь внешняя и неуместная. Для Фейербаха все сводилось к абстракции религиозного представления, даже трактовка христианского Бога дальше счета его ипостасей. В форме триединого Бога впервые доступно для широких масс было выражено в форме представления единство природы и духа - то есть не только необходимость природы и духа, их единства, но и необходимость духа как высшего единства по сравнению с природой.     Вот  это и понял Гегель на основе всемирно исторического процесса. Поэтому он к христианским народам относит целый ряд народных духов европейских стран: испанцев, итальянцев, французов, англичан. Но это не значит что все они одинаково представили это единство противоположностей - они участвовали в представлении этого конкретного единства. Если перевести на язык материального производства, то это означает, что христианские народы представляют собой уже не не природный способ отношения общества и природы, а способ который зиждется на снятии природного, а следовательно на развитии средств производства и орудий труда - хотя нетрудно сообразить что это формы одного и того же.     Прежде всего испанцы отличаются от итальянцев в том что у них в моменте субъективной всеобщности начинает выступать рефлексия, то есть присущая рассудку определенность. И может показаться что речь идет об индивидуализированном развитии формы мышления, но дело в самом предметном развитии - в природной определенности души выступает определенности рассудка. А определенность рассудка, даже если мы берем ее в субъективном смысле, а не в плане предметного объективного существования  означает, что она есть та определенность, с которой впервые начинается в строгом смысле слова объективность.     В чувственном сознании, в целом без указания определенности моментов, имеем дело с многообразными явлениями внешнего мира. Но без указания определенности присущей явлениям, кроме непосредственной, невозможно решить вопрос, объективны или субъективны эти явления. На этой ступени происходит смешение субъективного и объективного. И между прочим здесь источник форм идеализма выступивших в конце 19, начале 20 веков и на причину которых пока никто не указывал. Почему у Маха и других вещи оказались комплексом ощущений? И сказать что это песенки Беркли, то это просто причислить Беркли к этому направлению. Но вопрос не в том кто чему причастен и за кем следует, а почему это имеет место и какова необходимость этого. А необходимость этого коренится именно в том, что имеем здесь ступень чувственности, предшествующей рассудочной определенности, как в предмете так и в субъекте.     Как только мы в явлениях начинаем раскрывать определенность, которая не исчерпывается непосредственной определенностью явлений, мы впервые делаем шаг к объективности того что имеет место в явлениях. Вот почему только с категориями причины и действия, случайности и необходимости и т.д., впервые раскрываем момент необходимости в самих явлениях, независимо субъективны они или объективны, так как то и другое без определений категорий является произвольным утверждением.     Вот об этой определенности, но в предметном плане самого природного способа человеческой души и идет речь, когда Гегель говорит об испанцах. Рефлексия это определенность в самой природной душе. Значит в духе народов выступила форма всеобщности, которая непосредственно для сознания выступает как правило для чувственной природной определенности. Отсюда понятие чести. Но вендетта, прекрасно описанная Бальзаком, это еще не чувство чести, это исключительно природная определенность души отстаивающая свои вожделения. А честь есть сфера субъективной рефлексии и представления субъективной рефлексии об объективной определенности народного духа как правила поведения каждого индивида. Но честь как природная определенность снимается в дальнейшем в честь духа, которая состоит в том, что бы быть абсолютно самостоятельным благодаря себе. Дух на подпорках - бездушие. Вот почему к чести еще примешаны разные моменты человеческой души - рассы, дух народа, их различия. Вторым моментом испанцев является следование христианской религии как букве католицизма. С этой рефлексией связано практическое существование и всестороннее развитие инквизиции.     Более развитая определенность выступает у французов. Развитие все время у нас идет по пути развития субъективной всеобщности. Французы не останавливаются на природной единичности как итальянцы или рефлексии, а значит односторонности, у испанцев - они доводят рассудочную определенность своего народного духа до всесторонности. То есть они идут по пути эмпирической полноты определенности предметов, поэтому каждый момент разрабатывается до абсолютной исчерпанности. То есть это такая ступень всемирно исторического развития, где достигнута классическая определенность рассудка в его завершенности. Отсюда и классически чистые политические способы, проявления, в то время Англия является классической формой экономических отношений гражданского общества. Именно потому что момент рассудка исчерпывается в полной развитой определенности. Это выступает во французском духе в форме французского остроумия. В то время как восточное остроумие соединяет поверхностные противоположные определения по ассоциации: любовь - осел, любовь - луна, то есть соединяются моменты чувственной и рассудочной определенности. Во французском духе моменты соединения являются рассудочными и уже нет путаницы чувственных и рассудочных определенностей. Это и есть природа остроумия. Происходит соединение противоположных моментов в пределах одной рассудочной определенности, а так как рассудочная определенность уже не имеет чувственной определенности, то имеем дело с единством противоположностей в абстракции, в чистом виде. И это единство рассудочной противоположности выступает во французском духе формой разума в рассудке. Остроумие как рассудочная форма разумного полагает бесконечное количество высказываний и положений, но все они не раскрывают своего происхождения. То есть это разрозненное собрание ценных мыслей, но форма рассудка не дает этому систематического единства. Поэтому остроумие выступает как эмпирическое многообразие сентенций, изречений.     Англичан Гегель правильно называет духом созерцающего интеллекта. Сильный момент здесь в единстве интеллекта и созерцания. И если у французского духа чувственная определенность снята, то здесь осуществляется возврат к чувственному моменту итальянцев. Способом адекватным этому народному духу выступает искусство. Гегель не без иронии замечает что поэты Англии выше философов. У нас обходят гробовым молчанием высказывание Шекспира, что Бэкон невежда в философском познании. Но ограниченность этой ступени в том, что здесь не достигнута еще реальность, а реальностью для духа является он сам.     Дух в предшествующих ступенях развивается, но не находится у себя самого, не есть в своем адекватном бытии. Дух не может иметь свою сущность вне себя, иначе это инобытие или становление духа. И если сущность человека полагать не в нем самом, а в обществе, то такой человек еще не человек по существу, но и такое общество является чуждой ему сущностью и является античеловеческим. Действительное выступает только тогда, когда снимают себя такого рода односторонности и когда сущность человека является общественной, а сущность общества человечной, а не когда человек это винтик для государства.     Духом германского народа и представлено конкретное в себе всеобщее определяющее себя ко всякой определенности. А если брать религиозные формы, то следует сказать, что лютеранство или протестантизм и является высшей формой христианства. Если брать философский способ проявления, что само конкретно всеобщее единство бытия и мышления и выступает предметом для себя самого в философском познании. При этом Гегель делает множество замечаний, что это народный дух часто впадает в формализм, внешний конструктивизм. Все стороны важны что бы понять, что здесь имеем дело с началом развития и познания конкретно всеобщего единства в себе самом. В то время наша философия до сих пор не избавлена от конструирования, схематизма и т.д., то есть всеми теми моментами которые присущи духу германского народа в зародыше его всемирно исторического движения.     В целом получили что дух народов представляет собой определенный диалектический процесс развития конкретно всеобщего духа, который представлен различными в ступенях различными народами. Ограниченность всех этих ступеней в том, что такой человеческий дух страдает еще природной определенностью. Именно это и составляет неудовлетворительность особенной формы всеобщего духа человека. Поэтому всеобщая душа, пройдя через рассы и особенный дух народов, с необходимостью приходит к единичности духа, к индивидуальной душе, но увы, еще в природной определенности.     Поэтому для полной определенности духа как души нам следует рассмотреть третий - индивидуальную душу. Это важнейший момент, так как в нем всеобщая природная душа человека приходит к своей противоположности - субъективности, индивидуальности - и этим заканчивается природная определенность. Достигнута противоположность во всей необходимости диалектического процесса. Только в форме индивидуальной души выступает поистине природная форма души. А в моментах всеобщности и особенности души мы имели ступени природной души, но не природную душу в ее определенности.     Казалось бы и следовало бы начинать с индивидуальной души - что это Гегель мистифицируя нас на манер объективного идеализма водил нас так долго - как сказал бы Ситковский. Следует де взять реального человека, как это делал Фейербах. Но начав с объективного материалистического представления о человеке материализм Фейербаха сразу перешел в свою противоположность.     Гегель начинает с какой то мировой универсальной природы, а на деле мы заняты простейшими определениями человека. И если мы хотим иметь дело с действительным человеком, мы не можем уйти от этих определенностей, иначе мы будем иметь дело с абстракцией субъекта. И Гегель выступает здесь - по сравнению с историческим материализмом и современным субъективным идеализмом под вывеской материализма -  настоящим материалистом, рассматривая необходимость и особенность индивидуальной души как процесс развития всеобщего самой природы. Поэтому все так называемые антропологизмы выступившие после Гегеля, являются субъективной односторонностью представлений, утерявших объективное содержание. Это возврат к моменту субъективности, если угодно, Протагора. Но если для греков это была необходимая формация в раскрытии природы человека, то после Гегеля это является случайностью всемирно исторического духа, не знающего своей необходимости.     Итак третьим моментом попадаем в отношение субъективного духа к себе самому, в отношение индивидуальной души к себе, к расколу ее на противоположности. И если до сих пор в диалектическом процессе природной души мы имели дело с качеством как природным бытием, то с моментом индивидуальной души мы имеем дело с природными свойствами и значит с тем что является очень изменчивым.     Центральным пунктом рассмотрения природной индивидуальной души выступают изменения в самом субъекте, а не в природной определенности. Здесь субъект выступает впервые чем то постоянным в котором происходит смена его состояний. И важнейшими задатками выступают здесь природные задатки  - темперамент и задатки.     Petropolis - 2004 vispir^press