5.XII.1988
    
     В исторических формах философии сложилась ситуация когда знают природное бытие, органическое бытие, общественное бытие и т.д. - но одно простое что есть бытие - не знают. То есть знают особенное, а не знают всеобщего и эта рефлексия движется в русле опытной науки. 
     Сегодня мы постараемся понять, что мы до сих пор получили. Начали мы с чувственного бытия в опыте, а пришли в разумной форме к чему то что не ощущается, не созерцается и не представляется. 
     И пришли к этому не в силу плюрализма мнений, а потому что кратко рассмотрев способы развития человеческого духа обнаружили, что каждый из этих способов оказывается ограниченным, что его собственная определенность, которая составляет его границу, с небходимостью выводит за ее пределы: ограниченные способы развития человеческого духа привели к разумной форме. 
     Начали с многообразного бытия, а пришли к бытию, которое не знаем где существует. Пришли к тому что составляет начало философского познания и не потому что желаем превознести философию над остальными науками: она была бы царица наук, если бы начиная с опыта тащили за собой весь скарб наук.
     Коль философия приходит к тому что имеет дело бытием как таковым, хотя у нас с 17 года о бытии как таковом не сказано ни слова, потому что к философии приступали с нефилософским способом рассмотрения - и это большей частью не их злонамеренность, а их стихийное бедствие. В советской философии говорится, что это бытие есть мертвая абстракция и выдумка идеалистов, но тогда почти вся философия оказывается идеалистической и значит антинаучной. 
     Возьмем к примеру пролетарский вопрос о единстве мира. Любой у нас его определит таким как он выступает в сфере опыта - то есть отпадают искусство, религия, а остается что единство мира - то что в совокупности дает естествознание. Так если опираться на Энгельса - авторитет у нас с 17 года заменил Библию - то он сказал, что единство мира доказывается всей историей философией и естествознанием - но как и почему доказывается? А поскольку истории у нас нет, а есть апология текущей политики от имени партии, то истматчики потеряли даже свое общественное бытие которое должно определять политическую организацию, общество, право и т.д. - их методологией является последний съезд партии и два, три пленума. То есть с 17 года мнение правит миром. До 17 года Маркс был прав: там общественное бытие что то делало, и до 17 года была и история и делались серьезные попытки ее понимания, и ее тоже следует включать в единство мира. И как быть с искусством, с религией, которая от примитивных форм колдовства развилась до рафинированных форм рефлексии в виде диалектической теологии Тиллиха и т.д. Значит эмпирически дефиниция Энгельса не годится, она не полная: для единства мира нужна вся совокупность человеческого познания. И если атомная энергия очень важна в целях физического воспроизводства или физического истребления, то искусство вроде роскоши - но оно лучше раскрывает природу вещей. Так Вселенная взятая в совокупности бесконечных своих явлений объявляется единством мира. А всеобщее тоже объявляется как мир взятый в его совокупности явлений. 
     Что имеем здесь по содержанию. Итак всеобщее - это совокупность всех явлений Вселенной, которая не имеет начала и конца - ну и задачка! Но если бы нам удалось взять все явления Вселенной, то мы получили бы еще конечность Вселенной, так как бесконечная совокупность конечного не дает бесконечного. Это уже знал Кант, а у нас абсолютная истина складывается из относительных истин. Здесь видна непригодность математического способа в философии: мысль пытаются подменить числовым отношением еще в школе Пифагора и не только, но это приводило к полному иносказанию. Математические количественные отношения выступают только знаком, а содержание остается произвольным и находящимся вне знака. 
     Действительный выход за пределы конечного начинается с отрицания конечного причем не всякого, так как простейший момент отрицания присущ и складыванию как непосредственному отрицанию, что равно способу А=А. Действительное отрицание опосредствовано в себе самом, а значит это не просто отрицание конечного и выдвижение противоположного ему, а одновременно и снятие: удержание того истинного что было в конечном. Только за счет самоотрицания, самораспада, мы действительно получаем иное. 
     Потому единство мира это не совокупность конечных состояний мира, а это отрицание всего конечного в мире, Вселенной. А потому наука о мире в целом здесь является наукой о части мира, так как содержание здесь - сумма конечного. 
     Так единство человеческой природы есть ограниченный предмет по форме и содержанию. Выясняя это единство попадаем в различия - национальные, исторические, расовые, языковые и т.д. - чего в названии "человек" - нет: оно оказывается номиналистическим и ничего не означает по содержанию. Но люди понимают друг друга. Может общественное бытие их определяет? - Но начали понимать друг друга мы и американцы... И этот пример открывает еще одну проблему: когда мы ставим вопрос о единстве в ограниченной сфере, мы не можем получить ответ, не выходя за пределы этой сферы. Вульгарная форма истолкования истории которая воцарилась у нас с 17 года делает главный акцент на исторической особенности общества: историческая определенность эпохи обуславливает все. Но тогда невозможно представить смены формаций, и мы к тому же здесь уходим к абсолютной форме релятивизма: сколько стран, форм их развития - столько и форм опыта. А потому каждый народ имеет свою историю и т.д. - Это известно у нас по спору западников и славянофилов: есть ли что единое или только национальное уникальное - и эта проблема единства не утратила значения и сегодня.
     Мы получили что философия начинается с определения единства и, увы, сослаться при этом на данные каких либо наук не может. А потому особенное с помпой выдавалось за всеобщее и к чему это привело практически - налицо, а кто не соглашался с этим оказывался изжившим себя, умершим. 
     Единственное что можно вначале сказать о единстве мира, что все что говорилось о явлениях природы, общества и мышления, как особенных формах - никакого отношения к единству не имеет. Когда мы приходим к единству мира или к бытию, то получаем содержание которое не встретили в опыте, искусстве или религии. Вот тут и говорят, что философия есть система субъективных вымыслов. Но вернее сказать, что все кроме философии есть субъективные вымыслы. Та определенность, которая неотделима от конечного совершенно неприменима к бесконечному - даже по языковому выражению ясно что они противоположны.
     Или спросите, что есть свобода - в лучшем случае ответят, что свобода есть осознанная необходимость. И эта дефиниция кочует по нашим публикациям потому что является апологией рабства. Представьте что собака осознала свою зависимость от хозяина - что же - она стала свободной? И можно у нас вполне защитить ученую степень взяв темой процесс осознания собакой зависимости и необходимости этой зависимости, включив сюда всю теорию рефлексов Павлова: как происходило подкармливание этой собаки и т.д. - но это полбеды пока речь идет о собаках...
     Представьте раба осознавшего необходимость своего отношения к господину в виде раба, при том поскольку он знал материалистическое понимание истории он держался твердого взгляда, что пока способ производства не минует рабовладельческого - мне не перестать быть рабом и т.д.
     Отправляясь от опыта уяснили, что сознание познает связь, зависимость, отношение, необходимость и т.д. - познали необходимость - значит свободны. То есть кроме зависимости опыт ничего не знает и отождествляет зависимость и необходимость. Но необходимость не от века данная - она есть процесс и выступает в исторических формах. И свобода состоит не в том что я завишу от чего то и об этом знаю, а в том что бы быть у себя самого. А если еще должно быть в чем то ином по способу наличного бытия, то будучи в ином он должен быть у себя самого. А иначе индивид может считать себя свободным оказавшись в шайке политических авантюристов которым он подчиняется и сливается с деятельностью. И это обычная самоапология, к примеру сталинских времен: мол таков был режим и представители власти. Но свобода и самоотчуждение - вещи несовместимые: свобода всегда прерывание у себя, а не в другом и зависимости от другого. 
     Опыт же дает зависимость сознания как tabula rassa от содержания. А отсюда и еще один популярный припев, всякое содержание коль оно объективно - оно истинно. Но дело в том что вовсе не все что вне сознания - объективно, а что в мышлении - субъективно. Опыт привык что субъективное, идеальное в голове, а реальное вне головы - вспомните спор недавних лет. Но объективное вовсе не значит вне головы существующее, как и субъективное только в голове.
     Диаматчик конечно скажет, что дикарь объективен, так как это реальность вне головы, но существуя объективно - дикарь субъективный человек. Для субъективного и объективного не критерий принадлежность в или вне головы. Так дикарь составляет максимум продукта природы, он с ней сливается. А если мудрец делает одну ошибку за другой потому что у него в голове не соответствует тому что вне ее? - Но всегда найдется пара чистых и нечистых: всегда в голове есть нечто что имеет соответствие вне головы и наоборот. 
     Почитайте Декарта, Спинозу и т.п., которые учили что в двух атрибутах субстанции - протяжении и мышлении - всегда одно и то же содержание, хотя форма разная, а значит не в этом суть дела. А дело в том, что если человек попадает в ошибку, то только потому, что представление, образ и т.п. соответствует чему то вне головы, но чему то преходящему. Не только единичное, но и особенное оказывается скрывающим свое всеобщее. Так в опыте намерение и результат никогда не совпадают, и потому опыт настоящая сфера превратности. К классически чистому примеру здесь подходит поиск в средневековье философского камня, который бы не помешал бы и современному социализму - что бы вещи со знаком качества превращались в золото... Идя по этому пути алхимия становилась химией вопреки своим намерениям, хотя сейчас происходит обратное: химия, желающая быть наукой, чаще похожа на алхимию. А что касается нашего общественно-исторического опыта, то он то же классический: все время желаем одно - получаем обратное. Хотели получить человека, впервые самоопределяющего себя, а получили человека который определяется всем и вся и не имеющим представления что он должен себя определять.
     То есть получили идеал противоположный всем гимнам и песням и это свойство не только опыта нашего: любой опыт получит противоположное тому что он ставит целью, и потому, что он имеет дело с ограниченной формой, содержанием и отношением друг к другу. Поэтому то, что прокладывает дорогу через опыт - для опыта остается неведомым. В этом и состоит необходимость выхода за пределы опыта. Естествознание вносит в органическое единство явлений рефлексию, расчленяя на закон и явление, но содержание при этом остается то же.
     И если у нас в 17 году объявили, что будут строить новое общество абсолютно без связи с прошлым, то последовательно было бы сначала уничтожить всех. А иначе непоследовательно: чуть почистим классово и тем более не систематически, а потому и имеем сейчас два момента: связь со всей историей общества и действия мудрецов которые образумливали общество. История нашего общества тем и трагична что это борьба субъективного представления с объективным ходом процесса развития общества. 
     Если у Маркса общественное бытие определяло, то у нас только представления вождей по сей день пытается все определять. 
     Свобода выступает впервые только в сфере всеобщности. Только в сфере всеобщности нет зависимости чего то от чего то - если угодно сфера всеобщности есть своя собственная необходимость, а не необходимость отношения к иному. В этом отношении даже необходимость у Спинозы является кладезем мудрости по отношению к современному пониманию: необходимо то что существует благодаря своей собственной природе и оно вследствие этого свободно.
     Итак в опыте есть всего лишь различие, различенность, а не противоположность. И когда мы шли от способа к способу человеческого духа, то шли по пути развития противоположности. Меняется способ - меняются и к его оба момента - содержание и форма, при том они меняются в одном направлении: идет снятие ограниченности. Вместо чувственно воспринимаемого в опыте, мы приходим к бытию к которому неприменимы чувственные определения: вместо ощущения и чувственного сознания мы приходим к форме разума, при чем видно что начало и результат - противоположности. И оказывается что разум не просто пустая форма. И когда Гольбах говорит, что материя это то что мы ощущаем - то он не знает что путает материю с материальным. И если барон Гольбах претендовал на звание философа, то не к лицу было гоняться за тем что создано и не обращать внимание на то, что является первоначалом. И в современной философии царит путаница между материальным и материей, между бесконечным многообразием явлений материи и материей.
     Значит пока получаем вывод что свобода оказывается исключительно сферой всеобщего, и прав был Парменид, говоря, что бытие только и есть, а небытия - нет.
     Но может всеобщее не имеет в себе необходимости? - Мы видели что всеобщее обладает необходимостью гибели всего конечного, и не конечное определяет бесконечное, как это делали в исторических доказательствах бытия Бога. 
     За счет самоотрицания конечного, конечной формы необходимости и выступает необходимость бытия, а потому у бытия есть необходимость и свобода. И мы получили что не бытие, с одной стороны всеобщая необходимость, а с другой стороны - поскольку бытие не есть отношение к иному, а отношение в себе - оно есть отношение свободы. Но совместимо ли это? И что тогда обратное: необходимость которая не относится по существу к свободе, и наоборот: что за свобода которая никак существенно не связана с необходимостью?
     В опыте просто: в предмете все связано - значит там необходимость, а мое сознание свободно. Значит что определенно - то это царство зависимости, а что абстрактно - свободы. И это известно из философии Нового времени, где речь идет об основном атрибутивном различии природы и духа: в природе все сложно - в духе просто. Там где сложно - необходимость, а где просто - свобода. И это неслучайно: философия Нового времени была под сильным влиянием опыт науки. 
     Подлинная необходимость должна в себе быть определенной и потому она оказывается процессом, где с необходимостью свое внутреннее отношение делает внешним и выступает в отношении к себе. Проявленная внутренняя определенность необходимости и есть свобода. Свобода оказывается не только свободой необходимости, но и необходимостью этой свободы. В то время как опыт не знает необходимости свободы. И такая свобода существует прежде всего в разуме, ибо здесь всеобщее выступает как всеобщее. 
     В сфере разума человек может достичь свободы раньше чем в природном, исторически-общественном, духовном процессе, и потому что природа человеческого разума не сводится и не сведется к одной лишь природно-исторической обусловленности. То есть не следует путать условия развития человеческого разума и то что представляет собой разум развивающийся при данных природных предпосылках и исторических условиях.