31. III. 1989

    В прошлый раз мы рассмотрели, что принципом практического разума у Канта выступает свобода как тождественный себе разум. Сейчас же мы должны присмотреться в отношению воли и природной склонности человека. В чистом виде это проблема отношения всеобщего и особенного. И мы установили, что практический разум, воля - разумна и потому всеобща, то есть определяет себя. Но человек определяется еще и своей чувственной определенностью как моментом особенности.
    Может показаться, что влечение, склонность и так далее, выступают как чувственно единичные, и потому проблема отношения должна бы формулироваться как проблема всеобщего и единичного. Но, вопреки учению эмпириков, нет живого существа который определялся бы исключительно чувственным интересом. И одно дело - содержание чувственности, а другое - форма вступающая в единство с этим содержанием. А форма здесь прежде всего абстракция рассудка. Это и составляет отношение произвола или у нас - разумного эгоизма. Где абстракция рассудка, как формы, может соединяться с многообразным чувственным материалом - это и есть сфера каприза и принадлежит сфере особенности.
    Чувственность есть отрицание разумности, а моральность, по Канту, в том, что бы удержать разум как высшую цель в его тождестве себе, так как отступление от этого есть отступление от царства свободы. То есть свобода, по Канту, противоположна свободе в эмпиризме, где она состоит в осознании зависимости нашего бытия, поведения, знания от единичных вещей внешнего мира - якобы знание зависимости и есть свобода.
    По Канту, в той мере, в которой разум определяет человека - он свободен, а в той мере которой правит чувственность - человек подчинен отношению необходимости. И в абстрактном виде Кант прав: поскольку чувственная природа и разумная воля противоположны, постольку даже практический разум полностью определить чувственную природу не может. Поэтому легальность оказывается необходимым следствием того, что разум не может полностью определить чувственность и достичь абсолютной моральности. Человек только тогда мог бы определить свою чувственную природу, когда был бы в состоянии определить всю природу вне себя - которая впрочем менее развитая чем чувственная определенность человека. Поэтому что бы определить чувственность необходимо дать разуму бесконечное время для определения и бессмертную душу. Знать что душа бессмертна мы не можем - это выяснило в "Критике чистого разума", но практический разум требует этого - иначе нет моральности, свободы и т.д. А потому нарушение природных, общественных и иных законов, есть свидетельство того что у человека есть свобода. - В природе зная причину - знаем и действие, а у человека знать действие, но не знать причину, и наоборот. В связи с тем что разум не имеет такой мощи что бы определить всю внешнюю природу, требуется гораздо большая сила которой выступает Бог.
    Вдумайтесь: чувственностью человека представлен момент необходимости поведения человека, разумом - момент свободы. Значит сама проблема особенного и всеобщего в человеке уже была проблемой необходимости и свободы. И оказывается что одной субъективной формы разума как всеобщего мало и требуется сила Бога, которого Кант принимает в соответствии с метафизикой Нового Времени начиная с Декарта. Бог дает гармонию природной необходимости и человеческой свободы, а значит разум человека должен быть связан с Богом как наивысшим единством необходимости и свободы. Но Кант опять говорит что знать о бытии Бога мы не можем - это лишь требование практического разума. Значит и "Критика практического разума" кончается тем же дуализмом что и "Критика теоретического разума".
    В первой критике рассматривалась теоретическая способность разума, во второй практическая способность разума, а в третьей критике Кант рассматривает силу суждения. Теоретическая способность производит категории как чистые всеобщие определения под которые подводят все особенные данные чувственности. Связь категорий есть выражение всеобщих законов природы, которые рассудок диктует самой природе как совокупности явлений. Вас может сбивать толь то, почему Кант здесь говорит о всеобщих законах природы когда категорий 12 и отношение двух категорий дает форму закона. И дело в том что под всеобщими законами Кант понимает законы которые обнаруживают одно и то же отношение независимо от объема явлений которые подчинены этому отношению. Если есть отношение причины и действия, то независимо от явлений которые будут приниматься во внимание, все оказываются в отношении причины и действия - это эмпирическая полнота, эмпирическое всё. 
    Но число таких эмпирических всеобщих законов постоянно растет, а наличие даже двух законов о предмете уже не дает права одному из законов быть всеобщим, так как они ограничивают друг друга по сфере отношения. И то что Кант считает всеобщим - это абстрактная всеобщность. Так если взять отношение счета, то как арбузы так и идеи должны подчиниться счету где 2+2=4 и так далее. В этом и состоит богатство современной философии по сравнению с историческими формами, которые имели две, три идеи, а Гегель дошел до такой нищеты, что имел лишь одну идею...
    Разум у Канта только систематизирует то что поставляет опыт, на вроде канцеляриста. Практический же разум сам себя определяет, дает себе моральный закон, и в той же мере он должен определять иное. Но постулаты бессмертия души и бытия Бога уводят нас в бесконечность, подобно тому как периодическая дробь уходя в бесконечность уже не предполагает нового значения. Поэтому практический разум, с бессмертием души и наличием Бога как высшего гаранта единства необходимости и свободы, нас оставляет на одном и том же противоречии: противоречие должно быть разрешено, но остается таким же как в исходном пункте - оно должно разрешиться, но никогда не разрешается. И если предположить, что  со своей и Божией помощью мы вечные - моральности мы не достигнем, так как моральность в том что бы воевать с чувственностью и как только пропадает одна сторона - пропадает и другая. То есть позиция Канта здесь оказывается вывернутым на изнанку эмпиризмом, где абстрактно возвышенное и низменное есть одно и то же. Значит единство природной необходимости и свободы не реализовывается в "Практическом разуме" - а разум упорно требует этого - Кант делает третью попытку решения. Кант находит еще одну способность.
    Для Канта самое истинное по форме суждение то, где предикат есть всеобщее, а значит суждение принадлежа еще рассудку одновременно является формой перехода к разуму, и обнаруживается еще способность как отношения особенного и всеобщего - сила суждения как форма связи между рассудком и разумом.
     Мы до сих пор знали теоретическую и практическую способность желания и между ними Кант устанавливает связь как чувства удовольствия и неудовольствия - это еще и не чисто теоретическая способность и не чисто практическая. Рассудок дает нечто особенное, а практический разум - который сам дает себе законы - всеобщее. То есть и здесь имеем отношение особенного и всеобщего. Значит чувства удовольствия и неудовольствия и сила суждения  - это две формы одного и того же как единства особенного и всеобщего.
    В теоретическом разуме имели определяющую способность, где особенный материал чувственности подводился под всеобщие категории рассудка. В практическом разуме особенное не дано и разум должен сам себе добывать его, но оказывается что он не может сделать этого, хоть и стремится. А чувство удовольствия и сила суждения это уже не определяющая, а рефлектирующая способность, где не особенное подводится под всеобщее, а исходит из единства того и другого. Это кажется искусственным - к этому выводу и пришел Владимир Соловьев. Но Кант не придумал, а бессознательно открывает ограниченность метафизического рассудка и она является зародышем диалектического мышления. Суть этой способности в том, что мы в самом особенном раскрыть всеобщее, а не искать его извне и подводить.
    Предметом рефлективной способности суждения выступает целесообразность как понятие, которое в себе самом содержит основание реальности своего предмета или понятие являющееся причиной своего предмета. И это внутренняя цель, так как субъективная цель выступает как субъективная определенность, а результат здесь есть средство лишенное определенности субъективной цели. Ну а внутренняя цель выступает двойной, как формальная и материальная, как субъективная и объективная, постольку и две формы предмета, как прекрасное в искусстве и органическая природа. И можно сказать что искусство и органическая природа являются предметами обучающими диалектическому мышлению. И следует отметить, что определенность искусства не ниже органической природы, а выше по внутренней цели.
    Прекрасен, по Канту, тот предмет, форма которого вызывает чувство удовольствия. Эти два момента явились основанием эстетической теории Шиллера, которую он развил в качестве игры как природы искусства.