|
Интервью
М. Хайдеггера в журнале "Экспресс"
Корреспонденты:
Фредерик Товарницки, сотрудник
журнала;
Марк-Мишель
Пальмье, автор книги "Политические
сочинения Хайдеггера"
(L'Express.
1969. 20-26 oct. P.79-85).
Корреспондент.
Вас, мсье, считают последним
философом западной традиции,
завершающим ее и, вместе с тем,
пытающимся открыть новый способ
вопрошания. Сегодня кризис
университетов сопровождается
недоверием к самому смыслу
философии. Для большинства она не
имеет права на существование, она
стала бесполезной.
Хайдеггер.
Это как раз то, о чем я всегда думал.
В своем курсе 1935 года "Введение в
метафизику" я уже это утверждал:
философия всегда несвоевременна.
Это чудачество (une folie).
Корреспондент.
Чудачество?
Хайдеггер.
Философия несвоевременна по своей
сущности, ибо она принадлежит к тем
редким явлениям, судьба которых в
том и состоит, что они не могут
встретить непосредственного
отклика.
Корреспондент.
Итак, что же представляет собою
философия?
Хайдеггер.
Это одна из редких возможностей
автономного и творческого
существования. Ее изначальная
задача — делать вещи более трудными,
более сложными.
Корреспондент.
Может ли она, по вашему мнению,
играть роль в преобразовании мира,
как этого хотел Карл Маркс?
Хайдеггер.
Философия никогда не может
непосредственно придавать силы или
создавать формы действия и условия,
вызывающие историческое событие.
Корреспондент.
Но тогда каков ее смысл?
Хайдеггер.
Она не есть "знание", которого
можно достигнуть и сразу
использовать. Она касается всегда
только ограниченного числа людей и
не может быть оценена с помощью
общих критериев. С этим ничего
нельзя поделать: ведь именно она
делает из нас что-то, если мы ею
занимаемся (C'est elle qui fait quelque chose de nous si
l'on s'y engage).
Корреспондент.
Не могли бы вы уточнить, что вы
хотите этим сказать?
Хайдеггер.
Во время своего исторического
развития народы задают себе всегда
очень много вопросов. Но только один
вопрос: "Почему есть сущее, а не
ничто?" ("Pourquoi у a-t-il de 1'etant et non pas
rien?") — предрешил судьбу
западного мира, и именно начиная с
ответов, которые давали
досократовские философы две с
половиной тысячи лет назад. Однако
сегодня смысл этого вопроса никого
не тревожит.
Корреспондент.
Вы охотно утверждаете, что быть
внимательным к сущности
сегодняшнего мира — это значит
размышлять над изречениями
досократиков: Парменида, Гераклита...
Хайдеггер.
Да, но сегодня ни в Германии, ни в
других местах их совершенно никто
не читает.
Корреспондент.
Какая, по вашему мнению, связь
соединяет нас с этими столь
древними мыслителями?
Хайдеггер.
В своем курсе "Введение в
метафизику" я показал, почему все
философские вопросы начинаются с
них. В их поэтических изречениях
рождается западный мир.
Корреспондент.
И современная техника?
Хайдеггер.
Я уже писал, что современная техника,
хотя она полностью чужда античности,
имеет в ней свой сущностный
источник.
Корреспондент.
Правда ли, что начиная с 1907 года вы
не меньше часа в день читаете
греческих мыслителей и поэтов:
Гомера, Пиндара, Эмпедокла, Софокла,
Фукидида?
Хайдеггер.
Да, кроме военных лет.
Корреспондент.
Считаете ли вы, что нужно вернуться
к источникам греческой мысли?
Хайдеггер.
Вернуться? Современное возрождение
античности? Это было бы абсурдно, да
и невозможно. Греческая мысль может
быть только исходным пунктом.
Однако связь греческих мыслителей с
нашим современным миром никогда не
была столь очевидной.
Корреспондент.
Не зависит ли это уклонение (reticence)
от вопрошания традиции от
потребностей современного мира?
Хайдеггер.
Каких потребностей?
Корреспондент.
В частности от той радикальной
противоположности, отделившей,
начиная с Маркса, теоретическое
видение мира от практического,
стремящегося этот мир
преобразовать?
Хайдеггер.
11-й тезис Маркса о Фейербахе?
Сегодня одно лишь действие не
изменит положения в мире без
первоначального истолкования мира.
Корреспондент.
Но сегодня охотнее вопрошают Маркса,
Фрейда или Маркузе, чем Парменида
или Гераклита.
Хайдеггер.
Это как раз то, о чем я сказал.
Корреспондент.
Сказав, что в некотором смысле
атомная бомба начала взрываться уже
в поэме Парменида, вы хотели
подчеркнуть именно эту связь между
метафизикой греков и современной
техникой?
Хайдеггер.
Да, но нельзя доверять формулам,
вырванным из контекста. Я думаю, что
на самом деле именно в поэме
Парменида, и именно в вопросе,
который она ставит, возникает
возможность будущей науки. Но
опасность формулы состоит в том, что
она заставляет верить, будто речь
идет о фатальной необходимости
гегелевского типа.
Корреспондент.
Могла ли история принять другое
направление?
Хайдеггер.
Как знать? Для меня нет ничего
фатального. История не подчиняется
детерминизму марксистского типа. Не
более, чем философия или политика.
Физики, искавшие законы ядерного
расщепления, не хотели создавать
атомную бомбу. И, однако, именно это
они и создали.
Корреспондент.
Правда ли, что вы сказали, имея ввиду
ваше произведение "Бытие и время":
"Это книга, в которой я хотел как
можно быстрее пойти как можно
дальше" ("C'est un livre dans lequel j'ai voulu
trop vite aller trop loin")?
Хайдеггер.
Да, сказал. Но это не значит, что я
так думаю сегодня. Хотя именно так я
ставлю в настоящее время вопрос. Я
не мог тогда подойти к вопросу о
сущности техники, о ее смысле в
современном мире. В общем, мне
понадобилось еще 30 лет.
Корреспондент.
Вас представляют порой как хулителя
техники и современного мира.
Хайдеггер.
Это абсурд. Будущее, вот что важно.
Корреспондент.
Вы первым заговорили об "эре
планетарной техники". Что вы
имели в виду?
Хайдеггер.
"Планетарная эра", "атомная
эра" — это выражения, которые
свидетельствуют о заре наступающих
времен. Никто не может предвидеть,
чем они станут. Никто не знает, чем
станет мысль.
Корреспондент.
Означает ли эпоха планетарной
техники конец метафизики?
Хайдеггер.
Нет. Она есть лишь ее исполнение
(1'accomplissement). Без Декарта современный
мир был бы невозможен.
Корреспондент.
Как вы ставите проблему техники?
Хайдеггер.
Пока довольствуются тем, что
проклинают или прославляют технику,
никогда не поймут, чем она является.
Нужно ее вопрошать.
Корреспондент.
Что значит "вопрошать технику"?
Хайдеггер.
Вопрошать, как я уже говорил, это
прокладывать путь, создавать его.
Вопрошать сущность техники — это
подготавливать возможность
свободного отношения к ней. Но
техника не то же самое, что "сущность"
техники.
Корреспондент.
Что вы понимаете под сущностью?
Хайдеггер.
Сущность дерева не является деревом,
которое можно встретить среди
других деревьев.
Корреспондент.
А если мы не будем мыслить сущность
техники?
Хайдеггер.
Тогда мы будем рабски прикованы к
технике, лишены свободы, независимо
от того, утверждаем ли мы ее с
энтузиазмом или отрицаем. Ибо
техника не есть нечто нейтральное.
Именно тогда, когда мы представляем
ее как что-то нейтральное — мы
отданы ей для худшего (nous lui sommes livres
pour le pire).
Корреспондент.
По вашему мнению, современный мир
еще не "мыслил" технику?
Хайдеггер.
Я написал в докладе: "Перед лицом
техники мы еще не видим
существенного бытия техники,
подобно тому как перед лицом
эстетики мы не сохраняем больше
существенного бытия искусства".
Корреспондент.
Является ли техника главной
опасностью для человека?
Хайдеггер.
Вы знаете слова Гельдерлина: "Но
где опасность, там вырастает и
спасительное".
Корреспондент.
Вы говорите о Гельдерлине как о
поэте "скудного времени" (du temps
de detresse). Принадлежит ли, по вашему
мнению, к этому времени Ницше?
Хайдеггер.
Ницше, без сомнения, последний
великий мыслитель западной
метафизики.
Корреспондент.
Почему последний?
Хайдеггер.
Ницше поставил основной вопрос
современной эпохи, вопрошая о
Сверхчеловеке. Он разглядел приход
времен, когда человек готовится
распространить свое господство по
всей земле, и он спрашивал себя,
достоин ли человек такой миссии и не
должна ли сама его сущность быть
преобразована. На этот вопрос Ницше
ответил: Человек должен преодолеть
себя, стать Сверхчеловеком.
Корреспондент.
Не является ли эта мысль Ницше самой
искаженной во всей истории
философии?
Хайдеггер.
В своем курсе о Ницше я писал, что
всякая существенная мысль проходит
невредимой сквозь толпу хулителей.
Корреспондент.
Представляется ли вам наша эпоха
особенно важной?
Хайдеггер.
Ницше писал в 1886 году: "Мы
проводим эксперимент с истиной...
быть может, человечество погибнет
от этого. Что ж, пускай!"
Корреспондент.
Как вы понимаете взаимоотношение
философии и науки?
Хайдеггер.
Это очень трудный вопрос. Наука
распространяет сейчас свою власть
на всю Землю. Но наука не мыслит. Ее
путь и ее средства таковы, что она не
может мыслить.
Корреспондент.
Это недостаток?
Хайдеггер.
Нет, преимущество. Благодаря тому,
что наука не мыслит, она может
утверждаться и прогрессировать в
сфере своих исследований.
vispir.narod.ru
|
