7.IV.89

    Мы получили два предмета рефлектирующей способности суждения: органическую природу и произведения искусства. Искусство, по Канту, представляет некое единство природной необходимости и свободы или если угодно любое произведение искусства есть внутренняя цель. И как я уже определял, цель есть понятие выступающее причиной реальности своего бытия. Но поскольку под целью понимается некоторое всеобщее, а под реальностью особенное, можно сказать что цель есть всеобщее выступающее [причиной реальности] своего особенного - это и есть внутренняя цель.
    Внешней же целью называется отношение обыденного сознания в практической деятельности человека. Предмет этой субъективной цели остается всегда внешним, то есть понятие которому должен быть подчинен предмет остается вне предмета. Настаивая на реализации субъективного представления, например о светлом будущем, получаем лишь ломку самой реальности в угоду представлению. Это хорошо иллюстрируется политическими переворотами, которые всегда сопровождаются представлениями о будущем человечестве как таковом которому приносится в жертву вся предыдущая история. Но вскоре обнаруживается, что это будущее оборачивается ублюдочной формой следующей ступени развития общества. То есть сама реальность оказывается внешней - средством для субъективного представления. А потому революции не только, как говорит Маркс, локомотивы толкающие историю вперед, но одновременно являются и контрреволюциями разрушающими изжившее себя - они извращают, уничтожают то истинное что было достигнуто на предыдущей ступени в угоду субъективному представлению о будущем как таковом. Здесь особенное приносится в жертву абстракции всеобщего, после чего вскоре обнаруживается вопиющее противоречие приводящее к необходимости поправок в субъективное представление и реальность. Тогда начинают раздаваться вопли о перестройке независимо от места и времени революции. Так действия Наполеона и была деятельностью перестройки диктатуры Робеспьера и т.п.
    Внешняя цель такова, что вместо раскрытия внутренней необходимости она подминается под абстракцию субъективного представления. Ущербность внешней цели в том, что она у любой реальности, у любого предмета ликвидирует бытие для себя, превращая всю реальность в бытие для иного, причем внешнего иного. - Есть природа, есть общество, а значит надо отображать все что можно.
    Итак, теоретически логическая ошибка внешней цели очевидна: ни один предмет не может быть для чего то  или бытием  для иного если у него при этом бытия для себя. Но бытия для себя не имеет только ничто, а значит оно и есть средство для удовлетворения субъективной цели. А поскольку все существующее имеет бытие для себя, то оно уничтожается превращаясь в бытие для иного. А потому, как только наступают революции, так все существующее превращается в ничто, из которого так то должно появиться светлое будущее.
    Кант не зная истории нашего общества знал что во внешней цели всеобщая природа, всеобщая определенность, находятся вне реального предмета. Во внутренней цели всеобщая природа предмета определяет его особенную реальность - это и есть подлинно конкретное. Это прежде всего, по Канту,  и выступает в произведениях искусства, где не необходимость является определяющим моментом, а свобода свои определения выстраивает так, что они являются определенностью своей необходимости - это есть сфера тождества духа над природной необходимостью.
    С точки зрения Чернышевского, которой придерживаются и у нас, прекрасно то что нравится, а значит сколько индивидов столько и позиций о прекрасном - а потому об этом не спорят. И Кант это рассматривает, но с этим согласен когда речь идет о пище и т.п. - Говорить о том что нравится можно толь касаясь эмпирического содержания которое связано с чувственными потребностями, влечениями человека, то есть с природностью. А значит "нравится" говорит не человек , а говорящая часть органической природы и к природе искусства, по Канту, отношения не имеет.
    Прекрасно не то что нравится по эмпирическому содержанию, а чего не отделить субъективной природной заинтересованностью или полезностью. Нечто прекрасно по своей форме, говорит Кант, и его конечно у нас записали в формалисты оправдывающего символизм, абстракционализм и т.д. Но Кант говорит не против содержания вообще, а против эмпирического содержания. - Искусство не делается путем подведения эмпирического материала под субъективное представление. Иначе научив абстракциям рассудка можно было бы научить и искусству - впрочем у нас говорят что можно всему научить. А по Канту человека можно научить многому, но в пределах природной необходимости.
    А можно ли научить свободе - это равнозначно тому, что бы дать свободу извне. Но у Канта вопрос, как свобода должна себя определить необходимостью - не подчинить необходимость, а что бы необходимость выступила как гармоническое воплощение определений свободы. То есть определения необходимости должны оказаться тождественными определениям свободы.
    Сейчас в тайники прячут все "шедевры" советского искусства которые имели в исходном пункте субъективную цель и конечной целью оказывалась внешняя цель воспитания темной массы.  Кант трактуя прекрасное и впадая в формализм, как это представилось Асмусу, на деле является родоначальником подлинного учения о прекрасном, хотя и имеющего свою историческую ограниченность.
    Итак, произведение искусства есть непосредственное единство природной необходимости и свободы духа и эти моменты неотделимы: оно есть внутренняя цель и оно же есть средство в отношении к себе. И внешне трудный вопрос - зачем искусство - оказывается парафразой вопроса, что есть истина и зачем она. - Произведение искусства является определенным способом абсолютной истины.
    По сути, Кант восстанавливает точку зрения Платона и Аристотеля, что природа искусства и есть идея реализующая себя в особенную реальность или: подлинная природа искусства есть всеобщее понятие определяющее свою особенную реальность и благодаря этому впервые выступающее как идея.
  Наш материализм был бы страшно последовательным если бы из искусства удалил бы идею и определял ее через природную необходимость. Но здесь вдруг сознание определяет бытие, а потому недалеко от вывода что искусство является идеалистическим...
    А что бы сделать его материалистическим надо не выяснять как понятие в нем правит, определяет реальность, а говорить как в переплетениях событий, сценах, образах, проглядывает идея как зародыш - к этому и сводится материалистическая идея. Переведя на примитивные категории: если целое определяет свои части - это идеализм, а если части определяют какое то единство - это уже материализм. Значит если многообразие явлений в себе дает хоть какое единство - даже как смесь воды и глины - это материализм, а если единство мира определяет свое многообразие - то это махровый идеализм.
    Итак Кант возрождает позицию Платона и Аристотеля: идея правит своей реальностью, а не реальность идеей. Вспомните Сократа: разве ноги которые привели его в тюрьму не могли его оттуда увести. Он знал что попал туда не благодаря ногам, а тому что не определяется ногами, а потому и отказался, на удивление всех марксистов, уйти из тюрьмы. А впрочем потому и погибнет что идеалист...
    Поведение Сократа является совпадающим с его философской точкой зрения: он знал что всеобщее определяет единичность и особенность. Сократ знал что настоящее разумное надо искать в неразумии настоящего, а не в светлом будущем. Сократ является выражением розы на кресте современности. И понятно откуда множество параллелей между Сократом и Христом - им присуще то же отношение где всеобщее определяет особенное и из смерти особенного рождается истинное всеобщее. И не ошиблись Платон и Аристотель которые развивали эту форму отношения по содержанию. Внутренняя цель и была впервые ими разработана.
    Применительно ко Вселенной, во всем ее многообразии явлений, внутренняя цель и означает единство мира как единство природы и духа, бытия и мышления, в следствии которой все во Вселенной есть средство и одновременно цель или что она, на популярном языке значит, что все между собой связано. Кстати, вся трагичность по форме у нас с 17 года и есть схватка внутренней и внешней цели. И по крайней мере сейчас реальная тенденция ко внутренней цели наметилась, но она не зависит не от каких лиц. В то время как сталинский и подобные режимы были торжествам внешней цели посредством воинствующего материализма: природное чувственное определяет все, а потому искусство и т.п. становится лишь средством для партийных функционеров.
    Итак прекрасное не имеет понятия в исходном пункте и нельзя получить какие то рассудочные выводы из него. Прекрасное не примешивает в себе природный интерес, вожделение и т.п. Прекрасное неотделимо от всеобщего содержания.
    Кант рассматривает еще и понятие возвышенного, которое есть идея представленная в чувственной форме, то есть всеобщее в чувственной особенности. Причем момент несоответствия всеобщего и особенного и создает возвышенное как невозможность выразить идею чувственным способом, или исчерпать идею в рассудке. - Идею как истинную бесконечность не охватить дурной бесконечностью рассудочных определений.
    Кант рассматривает каждый момент сам по себе, эмпирически, но он не выясняет отношение возвышенного и прекрасного. Но моменты возвышенного одновременно являются и моментами прекрасного и если в прекрасном предмете более интенсивно выступает противоречие особенной природной определенности и определяющей всеобщности, то это выступает как возвышенное - то есть возвышенное модус прекрасного. И независимо, идет ли речь о трагическом, комическом, безобразном - все это не выходит из определенности прекрасного: это моменты развития прекрасного в его собственной определенности. И это эстетическое и теоретическое выражение существует только в "Эстетике" Гегеля. И современной эстетике этой ее исторической форме противопоставить нечего кроме невежества и высокомерия: впрочем негодная но своя...
    Второй формой целесообразности выступает организм. И для выведения Чернышевским афоризма что прекрасное есть жизнь, не надо было читать Канта - достаточно посмотреть оглавление и сделать вывод что жизнь и есть прекрасное. В почем уже Герцен сказал, что оглавление это кратко и доступно вынесенное вперед - это у нас хорошо усвоили.
    Кант знал и удивительно как человек-машина мог написать трактат "Человек машина" - для этого необходимо что бы трактор создавал тракториста. И здесь Кант возвращается к точке зрения Платона и Аристотеля, что организм не сумма частей, совокупность органов, структура и элементы. Пусть Асмус говорит что Кант велик когда органическая природа рассматривается с точки зрения причины и действия, но Кант пришел к выводу что сколько не эксплуатируй все рассудочные категории - организм объяснить нельзя. Кант знал уже качественную определенность органической природы - она иная нежели механическая и химическая определенность где происходит соединение разного. А в организме всеобщая определенность тела определяет всю его особенность. А если принять точку зрения Фейербаха, Чернышевского и современного материализма - что органы тела определяют организм - то рядом с этим телом надо затыкать нос.
    По Канту организм является вторым способом единства природной необходимости и свободы, чувственно определенной особенной реальности и всеобщей природы. Произведения искусства и организм принадлежат одной и той же всеобщей связи Вселенной и представляют различные ступени этого единства - они различные формы всеобщей внутренней единой цели Вселенной. Но это еще не всеобщая цель как таковая, а особенные ее формации. Значит единство природной необходимости и свободы, реальности и понятия в искусстве и органической природе достигается относительное. Но, по Канту, надо вый1ти к всеобщей цели, то есть Вселенная должна быть средством и целью самой себя. Это, Канту, и есть Бог.
    То есть "Критика способности суждения" кончает тем же постулатом Бога, что и "Критика практического разума" - и ни одна критика не дает нам познания вещи в себе.
    Рефлектирующая способность суждения оказывается субъективной максимой и если эмпирическое единичное и особенное хотя и подводятся под всеобщее, но это всеобщее мы знать не можем. Этот принцип обладает всеобщностью и необходимостью, но он субъективен как идеи и категории.
    То есть у Канта выступает всеобщность запертая в сферу субъективности. Познать природу или бытие Бога мы не можем. И Гегель иронизирует, что Павел принес грекам знание о Боге как едином, а Кант возвращает к неведомому богу. И это необходимо, так как Кант не выходит из дуализма мышления и бытия на который набрела рефлексия Канта об опыте.
    Трагедия Канта в том, что он еще держится за опыт и совершает первую рефлексию - отрицание опыта как способа познания и существования. Но отсюда и положительное: разработка хотя бы субъективной формы конкретно всеобщего. И чем дуализм абсолютнее тем от истеннее - он есть историческая форма развития всеобщего единства.