Йена, 1. Январь 1798  

Благодарю за ваше доброе, благотворное для моего сердца письмо. Мое уважение к Вам столь велико, что я не могу на Вас за что либо обижаться; и к тому же просто объясняется задержка Вашего ответа: она меня огорчила, но я  верю что вновь обрету ваше хорошее расположение. Я живу в центре литературных охотников до анекдотов и сплетен и давно разного наслушался (но я полагаю что это не в нашей Йене, так как здесь большей частью серьезные занятия, как и в целом окружение). Я прекрасно представляю, как можно насытиться конечной спекуляцией. Она не природная среда человека, она не цель - но средство. Если цель покидает средство, это завершение духа, достижение полного соответствия с самим собой. Это Ваше состояние, достойнейший старец.
Так, вы сами говорите, что "на субтильность теоретической спекуляции, что особо касается ее новых крайне утонченных порывов, охотно уступаю", то я тем спокойнее из-за неодобрительного суждения о моей системе, которая почти каждым из многочисленной армии немецких философов считается поданной из ваших рук. Так еще недавно герр Bouterwek, скромный рецензент вашего правоучения и путаных рейнгольдовых сочинений в геттингентских известиях нечто такое от Вас желал заполучить - как я слышал от моих слушателей. -  Да, это мир в котором я живу.
Для меня это повод к живительному требованию, что мое обращение найдет Ваше одобрение. Я верю что не заслуживаю того, что то же самое будет выкрикивать Bouterwek (в геттингентских известиях).  Я еще очень ценю заслуги изложенного и мою осознанную тщательность, которую я весьма рано стал употреблять и приобрел в этом определенный навык; и никогда не отказываюсь обращать усердие на то, где разрешается суть дела. Поэтому я думаю вовсе не о том, что бы расстаться со схоластикой. Я изучаю ее с желанием и легкостью и она укрепляет и увеличивает мою силу. При том я обладаю значительной ее областью, которой доныне касались лишь мимоходом, тем более не с намерением развить.
С глубочайшим уважением

Ваш преданнейший

Фихте.